Был яркий теплый июньский день, часы били тринадцать. Я быстро скользнул в стеклянные двери к себе в подъезд. В нём пахло вареной капустой и валялось разбитое стекло, так как соседи с четвертого этажа опять что-то праздновали. На них часто жалуются из-за громкой музыки и частых гулянок.
К стене напротив входа был пришпилен цветной плакат, пожалуй слишком большой для этого места. На нем было изображено лишь огромное, шириной больше метра, грустное лицо человека старше шестидесяти с грубоватыми, но привлекательными чертами лица. Под лицом человека на новоязе был написан текст, который призывал куда-то обязательно прийти и что-то одобрить, но так как лампочка в подъезде была кем-то украдена, то я не разобрал текст. У нас часто воруют лампочки и пожарные шланги… Я вызвал лифт и через двадцать секунд он раскрыл передо мной свои двери. В лифте было большое зеркало, где были воткнуты небольшие цветастые карточки с рекламой местной пиццерии и эротического массажа, а на стенке кто-то крупно накарябал ключом «2 + 2 = 5». Через некоторое время я сошёл на своём этаже. Надо было пораньше лечь спать, так как завтра надо было идти на работу.
Моё учреждение уже работало, но перед этим пришлось сидеть дома несколько месяцев в самоизоляции из-за непонятной болезни, которая разбушевалась во всём мире. Говорят, что она возникла в Остазии на одном из рынков. Сейчас медики Океании и Остазии объединились для создания лекарства от этой напасти. Когда болезнь бушевала, то были сведены к минимуму все конфликты между нашими странами. Многие мои друзья за этот простой в самоизоляции потеряли работу и сейчас хватались за любую возможность заработать немного денег. Вчерашние инженеры сегодня развозили еду или делали ремонты. Я лёг, закрыл глаза и сразу провалился в мир снов.
Утром зазвонил будильник и я быстро собрался на работу в Министерство правды. Начало рабочего дня всегда вызывало у меня глубокий непроизвольный вздох. Я придвинул к себе диктограф, сдул пыль с микрофона и надел очки. Затем развернул и скрепил скрепками семь маленьких бумажных цилиндриков, которые уже выскочили из пневматической почты с правой стороны рабочего стола.
В стенах моей кабинки было три отверстия. Справа от диктографа располагалась маленькая пневматическая трубка для записок, слева — трубка побольше для газет, а в боковой стенке — большая продолговатая щель, защищенная проволочной сеткой. До нее было легко дотянуться, не вставая из-за стола. В эту дыру бросали макулатуру. Тысячи, а может быть, десятки тысяч таких щелей были по всему зданию, не только в каждой комнате, но и на каждом шагу в коридорах. Почему-то все их называли «дыры памяти». Любой документ, предназначенный для уничтожения, любой клочок бумаги, валявшийся на полу, машинально бросали в эти щели, приподняв сетку. Их подхватывал поток теплого воздуха и уносил к огромным печам куда-то в глубину здания.
Я внимательно просмотрел семь развернутых листочков. В каждой записке было не более одной-двух строк. В общем-то это был не новояз, но слова новояза широко использовались. Такая шифрованная скоропись употреблялась в Министерстве правды для внутренних целей. Нужно было одобрить, что написано на этих листках или выбросить некоторые в «дыры памяти».
В записках говорилось о погоде в Красноярске на предстоящую неделю:
Понедельник 29 июня: днём +26, ночью +17, возможен дождь (убрать упоминание дождя)
Вторник 30 июня: днём +25, ночью +16, дождь, возможна гроза (убрать дождь и грозу из сводки)
Среда 1 июля: днём +23, ночью +16, небольшой дождь (важный день, следует немного увеличить дневную температуру, полностью исключить осадки и сильный ветер)
Четверг 2 июля: днём +30, ночью +19
Пятница 3 июля: днём +31, ночью +19
Суббота 4 июля: днём +29, ночью +19
Воскресенье 5 июля: днём +28, ночью +18
Я сразу не одобрил дни, когда прогнозировался дождь, а также внес предложенные коррективы. В первую очередь, я убрал из них упоминания осадков и грозы. Так проходил каждый мой рабочий день.
Иллюстрации - Джонатан Бёртон и Вальдемар Казак
