По версии следствия
Напомним, ребенок болел бронхиальной астмой и нуждался в ежедневном приеме лекарств, которые при этом заболевании выписывают бесплатно. Однако, как выяснили следователи, 40-летняя мать не приходила за рецептом к педиатру. По данным ГСУ СКР по краю, 8 сентября 2014 года мальчик простудился, ему требовалась помощь врачей. Мать видела, что сыну с каждым днем становится хуже, приступы удушья усиливаются, но не обеспечила прием необходимых препаратов и врачей не вызывала. 11 сентября сын потерял сознание из-за астматического приступа, лишь после этого женщина вызвала «скорую». Приехавшие врачи констатировали смерть мальчика. В Следственном комитете сообщили, что медиков поразила реакция родительницы: она показала тело и продолжила варить суп.
Уголовное дело по статье «причинение смерти по неосторожности» в отношении женщины передано в суд.
«Когда она пришла ко мне через десять суток после смерти сына, то вела себя очень спокойно. За все время, пока шло следствие, ни разу не заплакала, - вспоминает старший следователь СО по Свердловскому району Красноярска ГСУ СКР по краю Екатерина Аулова. - Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, между смертью мальчика и бездействиями его матери имеется прямая причинно-следственная связь. Женщина говорила, что в смерти сына отчасти виновато государство, потому что созданы такие условия: большие очереди к врачу, а потом в аптеках. Я спрашиваю: «Почему у других женщин, чьи дети больны астмой, таких проблем не возникает, только у вас? Врач сказала, что можно приходить за рецептом в любое время без очереди, почему не послушали?» Она ответила, что было стыдно перед людьми, которые сидят в очереди, а ребенка водить к врачу, когда он хорошо себя чувствует, не видела смысла».
По словам Екатерины Ауловой, Ирина Смирнова (имена фигурантов истории по просьбе следствия изменены) проживала с гражданским мужем. Она ушла к нему от родителей в мае 2014 года, забрав 10-летнего Егора и шестилетнего Данила. Семнадцатилетний Максим решил остаться у бабушки и дедушки. Муж Ирины работал вахтовым методом, дома бывал редко, о заболевании пасынка знал, но считал, что мать умеет лечить ребенка.
- Она ушла от родителей, не оставив нового адреса, - продолжает рассказ следователь. - Бабушка узнала их адрес только после смерти ребенка. Оказалось, всего через два дома. У родителей с женщиной напряженные отношения. За время следствия бабушка и дедушка столько слез пролили, говорили, что до конца не знали ситуацию, дочь все скрывала. Она настроила сына против них так, что когда бабушка говорила «Пойдем, я тебя к врачу свожу», он отвечал: «Мама не разрешает с тобой ходить». А ей дочь говорила: зачем меня позоришь и ходишь по больницам?
- Если врачи знали, что мать не занимается лечением ребенка, почему не били тревогу?
- Лечащий врач ходила постоянно к ним домой, - отвечает следователь. - Я медицинскую карту ребенка смотрела, там есть записи: «Приходила, дома никого не было, оставила записку соседям». Там записано, что она звонила матери, однако та говорила, что у них все хорошо, лекарства не принимаем. Врач встречала ее на улице, говорила: «Придите, пожалуйста, на прием». Та не приходила. Участковый педиатр сказала, что ни в какие органы за помощью не обратилась, потому что семья не считается неблагополучной, не было основания обращаться. В школе рассказали, что мама всегда приходила на родительские собрания, сдавала деньги, когда нужно было. Про сына вспоминали, что это был хороший спокойный ребенок, но часто болел… На следствии женщина сказала, что не было на лекарства денег, поэтому сын умер. Я взяла в бухгалтерии детского сада, где она работала младшим воспитателем, расчет. Выяснила, что 2 сентября (за девять дней до смерти мальчика, - «МК») она получила зарплату. Спрашиваю: «Вы куда деньги дели, почему лекарство не купили?» Сказала, что потратила на одежду детям, потому что на тот момент необходимости в лекарствах не было, сын был здоров… Вину свою мать признала, пояснила, что не хотела, чтобы сын умирал. Просто она чересчур спокойный, пассивный человек. Такой характер.
Как зомби
Людмилу Ивановну, соседку Ирины Смирновой, пригласили быть понятой, когда после «скорой» приехали сотрудники полиции.
«В тот день у нас были гости, я провожала их и заметила, что общая дверь (у нас квартиры объединены в секцию) приоткрыта, - вспоминает женщина. - Только собралась закрыть, как выходит Ира вся зареванная и говорит: «Не закрывайте, мы полицию ждем, Егорушка умер». Муж ее ушел вниз встречать полицейских, а мы были в комнате. Сидели, разговаривали, я старалась ее отвлечь как-то. При мне она суп не варила. Когда была «скорая», я не знаю, не видела. Полицейские задавали ей вопросы, она отвечала, но как зомби разговаривала, очень отрешенно. Мы работали в одном детском саду, но в разных группах. Сейчас ее младший сын в мою группу ходит, чистенький всегда. С Ириной сейчас видимся редко. Из садика, когда возбудили уголовное дело, ее уволили – нельзя по закону работать в образовании. Страховым агентом устроилась. Чаще всего теперь Данилку забирает старший сын, через него я передаю, что нужно ребенку для садика, она все исполняет. И раньше всегда все исполняла. Когда она работала в садике, уходила позже всех нянечек. По-соседски могу сказать, что шума из их квартиры никогда не было: ни компаний каких-то, ни скандалов. Пахло всегда вкусно от них готовящейся едой. По характеру Ира очень спокойная, таких спокойных я никогда не встречала».
«Мама» для щенков
Детский сад, в котором работала Ирина, находится во дворе дома, где живет семья. Заместитель заведующей по учебно-воспитательной работе ДОУ Светлана Тимофеева помнит, как Смирнова устраивалась сюда 12 лет назад, знает обоих младших сыновей - воспитанников детсада.
- Она была младшим воспитателем в группе, куда ходил мой ребенок, - рассказывает завуч. - Очень ответственная, трудоголик. Будет работать, пока все не сделает, не оставляла ничего на завтра. Добрейшей души человек, абсолютно мягкий, без брони, очень открытый. Когда мы ковры стирали на улице, она муравьев спасала из воды. А когда недалеко от садика во дворе собака родила щенков и куда-то пропала, Ирина бегала, искала хозяев им, чтоб не умерли. Вы бы стали это делать? Я нет. Она действительно очень спокойная. Я имею образование психолога и знаю: когда у людей случается стресс, они ведут себя по-разному. Интроверт держит все в себе, никогда не показывает, что больно, плохо, тяжело. При этом она нежная мама, не приемлет физическое наказание, ни разу не слышала, чтобы она хоть раз на кого-то повысила голос. Я видела, как она вокруг своих мальчишек воркует, нацеловывает. Егорушка был очень хороший, похож на нее – просто копия: добрый, тоже очень спокойный, никогда не покажет, что ему что-то не нравится. Так же как мать будто светился изнутри. Ей казалось, что все вокруг хорошие, словно розовые очки были на глазах. Может быть, слишком проста, но к ней тянулись люди.
- Почему же она не приходила за рецептами к врачу?
- Мы этого не знали. Видели, что она заботится о ребенке. Приступов в садике не было, может, она их умела купировать. У меня двое детей. Бывает, простудятся, я не бегу к врачу, лечу сама, потому что врач выписывает те же самые средства. До этого ведь были астматические приступы, и она как-то выводила его из такого состояния. У меня мама астматик, мы тоже не торчали сутками в поликлинике. Знали, что нужно выпить во время приступа, но один раз чуть не опоздали, не справились с приступом, хоть и лекарства были от врача, еле успели доехать до больницы. То, что произошло, думаю, для нее большое горе и страшная наука, в том числе и нам, мамам, которые лечат детей самостоятельно.
Светлана Тимофеева к словам медиков относится настороженно, сомневается: «Медики будут, конечно, не виноваты, что лишний раз не проверили, не убедились, не предложили что-то. Они всегда не виноваты. Сейчас в карточке все будет: как предлагали, как ходили… При беременности, например, должно быть патронажное посещение медсестры. У вас была дома во время беременности медсестра? Нет? А в карточке наверняка написано, что была. Получается, медики не виноваты, а мать сволочь? Но она свою ошибку признает. Она просто онемевшая от горя. Мы будем защищать ее, если пригласят на суд. Из сорока человек коллектива ни один не осудит ее. Мы все хоронили ребенка и знаем, как ей это далось и какая это страшная потеря для всей семьи. До похорон она вылила столько слез, мы ее отпаивали успокоительными. Когда это произошло, никто не пытался осуждать. Обсуждали лишь одно: как помочь человеку не сойти с ума».
