Олег Меремкулов – личность яркая, многогранная. Прежде всего, он выдающийся композитор, один из создателей краевой организации Союза композиторов страны, поэт.
Корреспондент «МК» побывал в гостях у этого неординарного человека и побеседовал с ним о жизни и искусстве.
– Олег Иванович, я знаю вас как человека активного не только в творческом смысле, но и в плане социальном. В ваш «послужной список» входит преподавание в консерватории, руководство филармонией, заведование кафедрой теории и истории музыки в институте искусств, работа в общественном фонде «Русская энциклопедия». А с чего всё начиналось?
– В 1980 году я получил приглашение приехать в Красноярск. Мне предложили организовать Красноярское отделение Союза композиторов СССР. После большой подготовительной работы, через три года, отделение начало свою деятельность. Немного раньше, в 1981 году, была открыта кафедра истории и теории музыки в Красноярском институте искусств, которую я создавал и руководил её работой около десяти лет.
Кто-то из философов сказал, что ничего не бывает случайного, всё взаимозависимо. Нельзя назвать случайным предложение создать в Красноярске отделение ассоциации «Русская энциклопедия»: сыграло роль моё филологическое образование. Это дало возможность собрать людей разных направлений деятельности – учёных, литераторов. Планировалось издать региональную многотомную энциклопедию – в 1997 году вышел первый в истории края Енисейский энциклопедический словарь, что стало событием.
Я был президентом ассоциации, преобразованной позже в фонд, и руководил проектом. Мы издали «Избранное» А. С. Пушкина, его выставили в музее поэта в Москве. Впервые в России провели фестиваль творчества малоизученного красноярского композитора Ребикова (современник П. И. Чайковского. – «МК»), организовали международный фестиваль чешско-сибирской музыки.
– Вы начинали свою трудовую биографию как учитель русского языка и литературы. Константин Симонов дал вам рекомендацию в Литературный институт. Но вы не стали туда поступать. Почему?
– Я гонимый с младенчества – из семьи репрессированных. Родился в Симферополе, а в 1944 году началась сталинская депортация – всех нерусских по своим корням выселяли из Крыма. Сначала татар, потом остальных. Представляете, Герой Советского Союза возвращается с войны, а его семьи нет. Выслали!
Мама моя русская, из дворянской семьи Казаковых. Папа Ованес Ованесович, тёзка художника Айвазовского, армянин. Кроме того, они были соседи. И Симонов фактически Симонян. Мариэтта Шагинян, которую можно назвать его яростным защитником, была подругой моей бабушки.
А бабушка, Варвара Карповна Ханбекова, ученица А. Б. Гольденвейзера (композитор, пианист, искусствовед, музыкальный критик. – «МК») в те годы была концертмейстером Симферопольского радио. Она стала моей первой учительницей музыки.
И моя мама, как декабристка, выбрала Сибирь, когда к нам пришли в 1944 году и объявили папе: «У вас 24 часа на сборы». Хотя ей сказали: «Вы русская, вас это не касается. Вы можете остаться вместе с сыном». Мама не осталась, и мы оказались на Кузбассе, в Сибири. Первый год жили в землянке.
Позже нам разрешили воссоединиться с родственниками, и мы переехали в Узбекистан. Среди депортированных было много интеллигенции, общение с ними дало мне возможность обнаружить в себе какие-то способности. С шестого-седьмого класса я начал писать стихи, рассказы и даже пьесу, публиковался.
К концу школы не только я, но и мои друзья, которые выбрали профессии, далёкие от музыки, слушали пластинки, прекрасно знали классику. Даже спорили об исполнителях. Тогда, в 1950-е годы, по радио постоянно звучала музыка по заявкам. Помните фильм с Н. Рыбниковым в главной роли?
– «Весна на Заречной улице»?
– Помните, да? Он отвлекает учительницу, и она возмущённо реагирует. Это правда, всё так и было. Так и слушали музыку.
Я тогда написал рассказ «Прелюды Листа», который был прочитан по Всесоюзному радио. Я получил наградное письмо за подписью Натана Рахлина и Натальи Рождественской и комплект пластинок. После этого стал писать всерьёз и послал письмо Симонову в «Литературную газету». Он возглавлял Литературный институт и отправил ответное письмо, прикрепил ко мне литературного консультанта. Фактически это было предложением поступать в Литературный институт.
Мы пошли с папой в органы МВД, и там нам сказали, что дальше, чем на 80 километров, не имеем права выехать. Поэтому я поступил в педагогический институт в Фергане, на филологический факультет.
– Известно, что в Горьковскую консерваторию вы поступили по рекомендации композитора Дмитрия Кабалевского…
– После вуза в Горьком я преподавал не только русский язык и литературу, но и музыку и пение, организовал детский музыкальный театр. Суждено мне на роду всё организовывать. В этом театре были поставлены две мои детские оперы. И всё время сверлило – «музыкой заняться». Несколько вокальных произведений отправил Дмитрию Кабалевскому, который курировал детское музыкальное образование.
Письмо от него перевернуло всю мою жизнь. Он настойчиво советовал срочно сделать то-то и то-то, отправиться к таким-то людям… Двух профессоров консерватории прикрепили, которые подготовили меня к поступлению. Мне уже было 32 года, когда я поступил. Консерваторию окончил в 1972 году. Тогда же написал первую симфонию. А через три года меня приняли в члены Союза композиторов СССР.
– В Москве ваши концерты вызывают большой интерес у жителей столицы. А «Вечер мировых премьер», на котором звучат ваши произведения, ваш авторский проект?
– Да, это был авторский вечер. Он состоялся 29 октября 2014 года, и в том же году, 25 ноября, мне была вручена Почётная грамота Президента РФ за вклад в развитие музыкальной культуры России.
– Какие произведения звучали на этом концерте?
– Из крупных: Концерт для фортепиано, виолончели и симфонического оркестра. Фрагменты из Двойного концерта для виолончели, гуслей и симфонического оркестра. Но премьеры этого концерта ещё не было. Предполагается, что он состоится в Москве осенью. Также исполняется «Празднество» – композиция для двух гуслей и исполнителя (одна партия звучит в записи, другая играется вживую. – «МК»). Это ценно тем, что сквозь призму восприятия одного исполнителя даются все эффекты взаимодействия двух инструментов. Это не два взгляда разных исполнителей, и не две творческие индивидуальности, воспринимающие всё по-своему.
– Ваше новаторское произведение – музыкально-драматические сцены «Бесы» – до сих пор, насколько мне известно, не поставлено в Красноярске. Хотя фрагменты исполнялись с большим успехом. В чём необычность этих музыкально-драматических сцен?
– Это не опера, они максимально приближают к тексту Ф. Достоевского. При этом используются возможности не только вокалистов, но и мастеров драматического искусства. В сцене казни текст читается, не поётся. Это мелодекламация. Здесь действуют и законы драматического искусства. В постановке должны участвовать солисты оперы, хор, оркестр и артисты драматического театра.
Работу над «Бесами» я продолжаю. Сейчас пять сцен, а было больше. Но не было Пролога, в котором звучит фраза Достоевского: «Если бы не было Христа, его надо было бы выдумать». Расширена финальная сцена с раскаянием Раскольникова. Моё филологическое образование позволяет мне самому писать либретто к своим операм.
– Почему же до сих пор зрители не видели это произведение, имеющее высокий нравственный и духовный потенциал, представляющее собой, возможно, даже шедевр?
– Потому что нет пророка в Отечестве своём. Не раз в прессе высказывалось удивление: почему не поставлены? Несмотря на то, что по ним пишут научные работы. Почему в Москве, Питере, а не в Красноярске звучит моя музыка? Безразличие, вот что. Можно ведь и силами нашей академии музыки и театра с привлечением артистов оперного театра исполнить «Бесов». В столичной академии музыки им. Гнесиных, возможно, эти сцены будут исполнены.
– Творчество нашего знаменитого земляка вдохновило вас на создание Третьей симфонии «По прочтении Виктора Астафьева». Как Виктор Петрович отнёсся к ней?
– Премьера симфонии состоялась в 1984 году, на которой он присутствовал. Ему не было свойственно прямо выражать своё отношение. Можно было судить лишь по каким-то косвенным моментам. Например, он долго не отпускал дирижёра Валентину Тарасову, беседовал с ней. После премьеры мы с ним, можно сказать, сдружились. Часами слушали музыку у него дома.
Но в 1990-е годы наши тёплые отношения прервались. Люди, которые тогда его окружили, были мне чужды. Но я знаю от тех, кто с ним общался, что в последние годы Виктор Петрович мучился одиночеством и непониманием.
– У вас есть произведение, которое вошло в элитный репертуар отечественных и зарубежных исполнителей: «Три фрески».
– Оно посвящено Найко – это очень серьёзный музыкант. Произведение появилось благодаря ему, сочинение играется в разных уголках страны и за рубежом. Одного такого востребованного произведения достаточно, чтобы композитор мог считать себя счастливым человеком. Четвёртый десяток живёт эта музыка. То есть я могу сказать, что она и меня переживёт.
Третья симфония в 1994 году была исполнена оркестром Новосибирского радио и телевидения. Выпущен диск. В 2005 году – премьера в Москве. Через полтора года, с ещё большим успехом, снова исполнялась в Москве. Я думал, может, всколыхнёт наших? Ничуть не бывало. В будущем году опять будет звучать в Москве. А здесь, помимо премьеры, только один раз и слышали её – на одном из юбилеев Астафьева.
– Сегодня ценности духовные и культурные для подавляющего большинства людей значат гораздо меньше, чем материальные блага. Вы как носитель культуры ощущаете это на себе? Какие чувства испытываете?
– Это и есть причина того безразличия, которое мешает осуществлению замыслов, и не только моих. Два десятка лет всё, что выходило из-под пера, исполнялось, рождало новые контакты и идеи. А сегодня не находит поддержки.
Но я рад, что мои творческие контакты с молодым поколением музыкантов плодотворны. Вроде бы и нет оснований для пессимистических воздыханий. Но это не меняет общей картины. Я хочу быть востребованным здесь, потому что живу в Красноярске и чувствую себя в прекрасной творческой форме.
