В Красноярск буквально на один день приехал известный телеведущий, публицист и режиссёр Александр Гордон. Причём не один, а вместе с отцом поэтом Гарри Гордоном. В рамках программы фестиваля металлургического гиганта «На зелёной волне» у отца и сына состоялась творческая встреча с сибиряками. Основная тема: «Новый русский интеллектуал. Как ориентироваться в современном информационном пространстве, чтобы не потеряться?». Визит Гордона вызвал большой интерес у публики – Малый концертный зал был полон. Накануне встречи Гордоны дали небольшое интервью для журналистов. И оказалось, что Гордон-младший без камеры совершенно не похож на свой телевизионный образ. Нет сарказма, циничности, есть ранимая, тонкая натура.
– Александр Гарриевич, так подскажите: кто такой новый русский интеллектуал?
– Вы знаете, даже представление не имею. Меня, как и вас, ввели в заблуждение. И вообще я далеко не новый, практически не русский, и уж совсем не интеллектуал. Поэтому подсказать, кто же этот такой – новый русский интеллектуал, увы, не смогу.
– Хорошо. Тогда развейте заблуждение, расскажите, для чего приехали в Красноярск?
– Будете смеяться, но ради поэзии. Вместе с Гарри Борисовичем мы проводим творческие встречи. В таком формате мы уже общались с публикой Воронежа, Минска, Санкт-Петербурга, где нас тепло встречали. И вот доехали до Сибири. Рабочее название «Противоядие», а подзаголовок «Поэты, которых я знал и знаю».
– Как случилось связать себя с поэзией?
– Мне очень повезло в жизни. Я с детства полюбил поэзию. Она спасала меня на протяжении жизни. Со многими поэтами судьба свела лично: Бродским, Межировым. Поэтому высокий слог будет перемежаться анекдотами. А на стыке анекдота и стиха рождается то, что я называю противоядием. Мы живём в мире, где очень легко отравиться средствами массовой информации; попсой, которая звучит из каждого утюга; чужими мыслями, причём не всегда первой свежести. Если с этим ничего не делать, можно задохнуться. «В минуты тягостных сомнений» мне всегда помогала поэзия. Этим я хочу поделиться с аудиторией. Дать панацею от серой и унылой жизни.
– Но вы же сами работаете в СМИ…
– Это профессия. А есть жизнь. Есть желание что-то делать для себя. С отцом Гарри Борисовичем я познакомился, когда мне было 19 лет. Мне тогда казалось, что я совершенно состоявшаяся личность. И вдруг я оказался в окружении сплошных поэтов. Меня поразило, что на поэтической кухне в шесть квадратов вмещалось 20 человек. Каждую неделю собирались одухотворённые люди, которые считали долгом прочитать свои стихи, отчитаться за проделанную работу. Я попал в другой мир, который мне нравился.
– Вас, однако, покидала судьба. Период в Соединённых Штатах вспоминается?
– Это скорее приключение. Небольшой отрезок жизни – всего семь лет – наполнен яркими событиями. Маленький ребенок, случайные заработки. Вдруг везении: попадаю на первое русское телевидение в США. Первое редакционное задание – взять интервью у Бродского. Видите, поэзия неотступно идёт рядом со мной по жизни.
Накануне я был в одной компании, где собирались художники и поэты. И там, по счастливой случайности, был друг Иосифа Александровича – Евгений Рейн. Я его спрашиваю: «О чём можно спросить Бродского?». Рейн: «О чём хочешь?». – «Ну, – говорю, – например, о разнице между питерской и московской школах поэзии». – «Ты с ума сошёл! – вскрикивает Евгений. – Спроси у него, о чём он думал, когда ему вручали Нобелевскую премию». – «И что будет?» – «А ты спроси и увидишь». – «Но мне же нужно понимать реакцию и предполагаемый ответ». – «Ладно, – говорит Рейн. – Он думал о том, как ему переспать с королевой, которая стояла рядом на сцене. Он мне сам об этом говорил».
На следующий день иду в книжный магазинчик на Пятой Авеню, где Бродский должен читать стихи. Июль, жара. Желающих послушать собралось человек 30, а магазин вмещает всего пять. Открыли окна, двери, кондиционеры не работают. И представляете, два с половиной часа поэзии, большая часть которой на английском языке. Все просто одурели от жары и стихов.
Когда пытка поэзией закончилась, подхожу к Бродскому, прошу дать интервью для русского канала. Ну, и мой первый вопрос, естественно, про его думы во время вручения. Иосиф Александрович, не моргнув глазом, начинает повторять свою нобелевскую речь. Выслушиваю, а потом опять задаю тот же вопрос. Он на меня смотрит, недоумевая. Дело в том, поясняю ему, я вчера встречался с Евгением, и именно он посоветовал задать вам этот вопрос. У Бродского глаз засверкал: «А, понятно. Вас интересуют мои отношения с женщинами? Ну, что я могу сказать…». И дальше он произносит афоризм: «Я был счастлив, если мне с романа удавалось скачать хотя бы стишок». «Гений», подумал я тогда.
– Вас с отцом связывает не только поэзия. Вы совместно сняли два фильма: «Пастух своих коров» и «Огни притона». Как работается вместе отцу и сыну?
К разговору подключается Гарри Борисович (Г. Б.): Я думал, будет хуже, но Саша оказался послушным мальчиком. Дерётся только в крайних случаях, отстаивая совсем уж завиральные идеи. А так, мы бы и не работали вместе, если бы не могли.
А. Г.: Здесь есть некая обречённость. Вообще, режиссёр – это несчастный человек, который сам ничего не может. Он находится в постоянном поиске какого-то материала. Ему нужно высказаться, донести до мира своё мнение. Но он не автор, он всего лишь режиссёр. Вот поэтому мои поиски материала странным образом всякий раз приводят к Гарри Борисовичу. Написано много, а вот найти что-то своё крайне трудно.
Г. Б.: В коммерческом кино всё сложно. Всем руководит продюсер. А режиссёр и сценарист в этом процессе ничего не значат. А у нас всё по-честному. Только вот денег нет.
– Чего в вас больше: режиссёра, журналиста, публициста?
– Это зависит от зарплаты.
– Но вы же снимаете некоммерческое кино.
– Да, там настолько не платят зарплату, что приходится ещё и вкладываться. На второй картине пришлось расстаться с единственным приобретением в своей жизни – квартирой, чтобы рассчитаться по долгам. Но это тоже неправильно. По меньшей мере, это непрофессионально.
Если ты хочешь сделать какой-то продукт, достигнуть результата, у тебя должен быть зритель, который имеет обыкновение платить за удовольствие. Мне так кажется. Вот поэтому мы и застряли с планами. Из своего кармана я снимать не хочу. Мало того, если я что-то сниму из своего кармана, сниму только «в стол», а не для того, чтобы кому-то показывать. Какого? Я снял на свои деньги, зачем я буду кому-то показывать бесплатно?
– Вы автор многих телевизионных проектов. Есть самый любимый?
– Это большое заблуждение. Есть проекты, где я автор. А есть, где я просто наёмный ведущий. И как раз последние коммерчески успешны, но я к этому никакого отношения не имею.
– «Закрытый показ» – ваш авторский проект?
– Это смешанный продукт. До меня была программа, которая называлась «Диалог со зрителями». А потом, когда меня пригласили, пришлось настоять на том, чтобы изменить не только название, но и отношение. То есть я как действующий режиссёр не мог смотреть фильмы своих собратьев объективно. Это было бы глупо. Я настоял на праве оценивать фильм наравне со зрителями.
– Скоро нашу страну захлестнёт очередная волна выборов. Помнится, в начале «нулевых» вы были политически активным гражданином. Даже создали партию общественного цинизма.
– Это было очень давно. Тогда в политической жизни России, впрочем, как и везде, можно было всё. Никто не знал, что делать. Никто не осознавал, что происходит. Относились к политике легкомысленно, не понимая, что за любым политическим решением стоят судьбы тысяч людей. Мне казалось, особенно при выборах Ельцина, что политический цинизм просто зашкаливает. Возникла идея создать партию общественного цинизма. Поигрались немного, и всё.
– Как вы относитесь к этим выборам?
– Пытаюсь использовать момент. У моей сестры есть дачный участок – шесть соток. Дача с 1972 года. В этом году одна крупная компания вежливо, но настоятельно попросила садовое общество снести свои участки. Сейчас пытаемся с этим бороться – 22 дома, 22 человеческие судьбы. Мы даже назвали это «списком Шиндлера». Обращаемся к власти, в том числе к депутатам. Куём железо, пока горячо. Депутаты, как ребёнок за конфетку, перед выборами готовы на всё. А потом их надо строго воспитывать, когда выборы состоятся.
– А по жизни вы циник?
А. Г. (задумчиво): Не знаю.
Г. Б.: Я знаю, меня спросите. Нежное существо.
– Удалось увидеть Красноярск?
А. Г.: Я посмотрел Красноярск в снах, разница в часовых поясах значительная. Завтра у нас будет свободный день, надеюсь увидеть.
Г. Б.: Я был в Красноярске 25 лет назад проездом. Работал в Солнечногорске, под Игаркой. На Курейской ГЭС мозаику клал. По Красноярску проехались. Не узнал, конечно. Всё изменилось.
А. Г.: Но про Красноярск мы прочитали всё, что написано в Википедии. Какие-то обрывочные сведения у меня, конечно, были. Теперь они стали ещё более обрывочными. Но возле филармонии стоило мне увидеть треуголку, я уверенно сказал: это Резанов. Потому как в детстве ходил на спектакли «Юнона и Авось».
– Как вы относитесь к точечной застройке, когда, к примеру, посреди двора, невзирая на архитектурный проект, ставят другие многоэтажки?
– Всё зависит от конкретной ситуации. Она может быть уместной, а может и нет. Надо каждый раз смотреть индивидуально. Я по-другому смотрю на города. Здесь мне Чехов помогает. Когда Антон Павлович проездом на Сахалин побывал в Томске, он нелицеприятно высказался об этом городе. Томичи отомстили классику, изобразив его этаким пьяным мужиком. По-хорошему поглумились.
Однако о Красноярске он был весьма высокого мнения, назвав его «самым лучшим и красивым из всех сибирских городов». Прошло больше столетия. Томск изменился, хотя сохранил деревянные постройки. Теперь Томск громадный памятник архитектуры, больше 700 домов. Правда, никто не знает, что с этим делать. Жить там нельзя: ни канализации, ни водопровода.
А вот Красноярск я ещё не видел. Посмотрим, как у вас, сравним.
– У вас было много жён. Это связано с тем, что вы очень порядочны, с девушкой познакомились, подружили и сразу в ЗАГС?
– Порядочный человек – это тот, который познакомился, подружил, в загс, и потом 50 лет вместе.
– Ну, всякое бывает…
– Да, всякое… Нет, глупость это просто была.
– А последняя жена – не глупость?
– Последняя – навсегда.
